Медведев Алексей - Перехитрить Набокова
Алексей Медведев
Перехитрить Набокова
О Набокове хочется писать так, как если бы до этого о нем никто не
писал. Понятно, что это практически невозможно. Не говоря уже о тысячах
статей и книг о нем, его произведения сами по себе представляют развернутый
комментарий к "жизни и творчеству". Человек, начавший сочинять свою
эталонную биографию, не дожив и до сорока лет, изо всех сил постарался если
не лишить читателей и почитателей права на новые интерпретации, то, по
крайней мере, предопределить направления их поисков и ассоциаций. И все же
в каждом набокофиле живет мечта стать святее папы римского: то солидный
ученый вставит в статью ссылку на выдуманного авторитета (подобно тому как
сам Набоков выдумал биографа Чернышевского - Страннолюбского - или Джона
Рэя, "автора" предисловия к "Лолите"), то научная монография прерывается
лирическим отступлением, вычурной метафорой, каламбуром, загадкой или
неожиданно обретает закольцованную композицию, столь любимую объектом
исследования.
Людям, живущим в тени Набокова, сухое научное описание кажется по
определению недостаточным. Набоков оказался едва ли не последним писателем
нашего столетия, сумевшим с помощью виртуозной словесной эквилибристики
сохранить непрозрачность текста, ощущение зашифрованной и глубоко
запрятанной тайны. Стремление приблизиться к этой тайне - именно оно движет
филологами, культурологами и просто взыскательными читателями. Кажется, что
один из двойников, прячущихся в сложной системе зеркал набоковской прозы,
должен обладать плотью и кровью, отбрасывать тень. В конце концов, Набоков
сам говорил в интервью Альфреду Аппелю, что в его прозе "настоящих"
двойников нет. Значит, должен существовать по крайней мере один настоящий
оригинал - пусть и его неминуемо придется поставить в кавычки.
Тень Набокова. Иногда она вырастает до исполинских размеров - как в
старом экспрессионистском фильме (ночь, мерцающий свет факелов, мощеная
средневековая улочка, закопченные стены домов, крадущийся герой). Иногда в
ровном, сером свете наступающего утра кажется, что тень эта - лишь
порождение прихотливого воображения и ничего не было, оптический обман.
Набоков словно навязывает выбор между двумя банальностями: миф о
собственной независимости, оригинальности, уникальности (в предисловии к
английскому изданию "Приглашения на казнь" он скажет, что единственный
писатель, оказавший на него влияние, - это Пьер Делаланд, которого сам же
он и выдумал) и - представление о нем как о знатоке мировой культуры,
каждая строка которого отзывается обратным эхом писателей, поэтов и
философов прошлого. Первый тезис Набоков упорно защищает в различных
автокомменатриях - статьях, предисловиях, интервью. Второй - заявлен в его
прозе, полной открытых отсылок к чужому культурному опыту. Отслеживая эти
отсылки, легко впасть в распространенную среди набоковедов (и не только)
ошибку. В конце концов, любой мотив можно проследить хоть до античной
литературы. Но нельзя забывать о том, что писатель, невольно или
сознательно цитируя тот или иной фрагмент другого писателя, поступает так
только потому, что эта конкретная цитата наполнена для него специфическим
личным смыслом, а не потому, что он хочет помочь заработать на хлеб будущим
критикам и интерпретаторам. Только обнаружив внутренние психологические
причины цитирования, можно приблизиться к пониманию того, насколько
существенна наметившаяся параллель.
Все началось с одной цитаты:
Сейчас я могу признаться, что и в ту ночь, и